вовремя. Она слушала, склонив голову, приоткрыв крашеные губы. Черный луч сиял в
лакированных ее волосах, гладко прижатых и разделенных пробором. Облитые чулком ноги с
сильными и нежными икрами расставились по ковру.
Горничная, уводя в сторону окаменевшие распутные глаза, внесла на подносе завтрак.
Стеклянное петербургское солнце ложилось на блеклый неровный ковер. Двадцать девять
книг Мопассана стояли над столом на полочке. Солнце тающими пяльцами трогало
сафьяновые корешки книг - прекрасную могилу человеческого сердца.
Нам подали кофе в синих чашечках, и мы стали переводить "Идиллию". Все помнят
рассказ о том, как голодный юноша-плотник отсосал у толстой кормилицы молоко, тяготившее
ее. Это случилось в поезде, шедшем из Ниццы в Марсель, в знойный полдень, в стране роз, на
родине роз, там, где плантации цветов спускаются к берегу моря...
Я ушел от Бендерских с двадцатью пятью рублями аванса. Наша коммуна на Песках была
пьяна в этот вечер, как стадо упившихся гусей. Мы черпали ложкой зернистую икру и заедали
ее ливерной колбасой. Захмелев, я стал бранить Толстого.
- Он испугался, ваш граф, он струсил... Его религия - страх...
Испугавшись холода, старости, граф сшил себе фуфайку из веры...
- И дальше? - качая птичьей головой, спрашивая меня Казанцев.
Мы заснули рядом с собственными постелями. Мне приснилась Катя, сорокалетняя
прачка, жившая под нами. По утрам мы брали у нее кипяток. Я и лица ее толком не успел
разглядеть, но во сне мы с Катей бог знает что делали. Мы измучили друг друга поцелуями. Я
не удержался от того, чтобы зайти к ней на следующее утро за кипятком.
Меня встретила увядшая, перекрещенная шалью женщина, с распустившимися пепельно-
седыми завитками и отсыревшими руками.
С этих пор я всякое утро завтракал у Бендерских. В нашей мансарде завелась новая печка,
селедка, шоколад. Два раза Раиса возила меня на острова. Я не утерпел и рассказал ей о моем
детстве. Рассказ вышел мрачным, к собственному моему удивлению. Из-под кротовой
шапочки на меня смотрели блестящие попуганные глаза. Рыжий мех ресниц жалобно
вздрагивал.
Я познакомился с мужем Раисы - желтолицым евреем с голой головой и плоским сильным
телом, косо устремившимся к полету. Ходили слухи о его близости к Распутину. Барыши,
получаемые им на военных поставках, придали ему вид одержимого. Глаза его блуждали,
