Стали забивать крышку гроба, все зашевелились, и вот тут этот Челюкин заплакал. У него
даже вырвалось рыдание тонким птичьим вскриком. Он удерживал себя и не мог удержать.
Отчаянный этот крик получился неуместным... Принялись сморкаться, всхлипывать какие-то
старушки, плакали они тихо, прилично, скорее над собственной близостью к смерти.
Вытирали глаза, щеки, но, может, мокрые от дождя. Челюкин схватил фотоаппарат и стал
беспорядочно наводить и щелкать. Слезы быстро катились по его бледным щекам. И такое
горе было в этих слезах, которые он никак не мог скрыть, что Щербаков опустил голову, было
неудобно за Челюкина, за озябшую смущенную кучку людей, за торопливость, с которой
забрасывали могилу.
С кладбища поехали на поминки. Щербаков продрог и поехал вместе со всеми, мечтая
выпить водочки.
Стол был накрыт в мастерской Малинина. Огромная, запущенная - потолок в потеках,
стены облупленные - мастерская тем не менее восхитила Щербакова своим простором,
антресолями, куда вела дубовая лестница. Продуманные удобства сочетались с добротностью,
размахом - чего стоили полки для красок, бронзовые ручки, выдвижные рамы стеллажей,
ступени, обитые медью.
Вокруг стола хлопотали двоюродные сестры Малинина. Народ прибывал, толпились у
раковины, большой, синего фаянса, мыли руки. Появились Андрианов, Фалеев с Аллой и с
дамой из министерства. Когда расселись, рядом с Щербаковым сел Челюкин. Первую, как
положено, выпили не чокаясь за светлую память. Щербаков сразу же повторил и принялся
закусывать. Принесли горячую картошку, куски вареного мяса, рисовую кашу с изюмом. При
чем тут каша, Щербаков не понял. "Кутья" - подсказал ему Челюкин, который воспринимал
все с благоговейной серьезностью. Стол дымился, поблескивая хрусталем, зеленью овощей,
протертыми, лоснящимися помидорами. Свежесть и яркость стола никак не вязалась с
тусклыми, немытыми окнами, с нежилой затхлостью, видно, давно заброшенного помещения.
Всем это бросалось в глаза. И тут выяснилось, что никто из присутствующих в последние
годы не заходил сюда, в мастерскую. Это было непонятно, потому что раньше посещали ее
часто. Сидели допоздна, пели, пили, выясняли, кто как пишет. К Малинину тянулись, он
помогал, подсказывал, он имел множество должностей, от которых отказывался, отбивался,
страдал и все же возглавлял, входил... Он любил свою общественную деятельность - вроде
суетную, пустую, но необходимую его темпераменту. Работал он в этой мастерской быстро,
легко успевал участвовать во всех выставках. Написал сотни картин, тысячи листов графики...
И вот почему-то все это оборвалось. Малинин перестал выставляться. Новых работ его не
видели, никто о них не слыхал. Он отказался от персональной выставки в Манеже. Отказ его
произвел впечатление.
Полагали, что он что-то пересматривает, ищет, может, у него что-то не задалось. Все реже
он показывался в Союзе художников, куда-то пропадал. К телефону не подходил, на письма не
отвечал. Незаметно от него отвыкли, он затерялся.
